Архиепископ Антоний: «Чистая душа — первооснова жизни: остальное все приложится». Интервью газете «Орловская правда»

Накануне Рождества Христова новоназначенный архиепископ Орловский и Ливенский Антоний любезно согласился встретиться с корреспондентом «Орловской правды и ответить на вопросы. «Я понимаю, что мое назначение на должность главы Орловско-Ливенской епархии вызывает интерес определенной части местного общества, — заметил Владыка вначале встречи, — и я благодарен за возможность со страниц такой влиятельной газеты как „Орловская правда“ поговорить со своей паствой, рассказать о себе».

— Ваше Высокопреосвященство, наши читатели интересуются, звонят в редакцию с просьбой рассказать о новом архипастыре поподробнее. Из какой вы семьи и как семья влияла на ваш жизненный выбор?

— Я родился в простой крестьянской семье, мы жили на станции Терновка Воронежской области. Мой отец Иван Федорович Черемисов был на войне (мне было всего три года, когда его забрали на фронт). Так что мои детские годы прошли в тревожном ожидании вместе с матерью, братьями и сестрами моего отца. Папа был не ахти какой грамотный, но хорошо разбирался в технике, он был талантливый самоучка. Великий труженик и патриот своего Отечества. Страшные годы войны я хорошо помню — как и весь народ, наша семья их пережила с большим напряжением всех сил. Слава Богу, немец до нас не дошел: станция Терновка осталась где-то посередине между Волгоградом (Сталинградом) и Москвой. В семье было четверо детей, но несмотря на такие сложные годы все выжили, все живы-здоровы. Это в укор тем, кто переживает за многодетность и расходы по семье. Несмотря на бедность, голод и невзгоды, выросли мы благополучно. Это, конечно, заслуга матери, которая всей душой любила детей, и свое утешение и надежду видела в нас, своих детях. Это — сила материнской молитвы за нас. И за отца она возвышала молитву, и мы его дождались живым через много лет разлуки. Ведь он воевал до 46-го года, так как участвовал и в войне с Японией.

Когда отец вернулся, было решено переехать в Вильнюс, где он в свое время воевал, один высокопоставленный начальник из Терновки переезжал туда и предложил нашему семейству ехать с ним, отец дал согласие, и мы тронулись. В течение трех недель мы добирались туда в специальном выделенном нам вагоне. Это было тяжелым испытанием для мамы, она очень переживала по поводу переезда с родных мест, но поскольку она была верующая, да к тому же, когда ждала отца с фронта, дала обет — если муж вернется живым и здоровым, ни в чем ему не прекословить. Что касается ее религиозных убеждений, она не была фанатично верующей, это была глубокая подлинная вера русского человека. Она была убеждена, что жена должна во всем и везде следовать за мужем.

Когда мы обосновались в Вильнюсе, часто ходили в храм — там было много православных храмов, больше возможностей для верующих, кстати недалеко от нашего дома находился и древний Свято-Духов монастырь. Мама, как и на родине, в Воронежской области, пела в хоре, водила нас, детей в храмы монастыря, и я очень полюбил бывать на службе. Да и моя душа всегда лежала к этому.

Надо сказать, ей за это досталось в школе: из-за того, что она водила детей в храм, ее вызывали на родительский совет, даже грозили лишить материнства за религиозное воспитание детей — так тогда было принято. Я не был пионером, хотя моя мудрая мама учила меня: соглашайся быть пионером, но с условием: в храм ходить буду! Но мое условие не приняли. Так непримиримо относились тогда к церкви. Потом стали агитировать в комсомол: дескать, ты уже повзрослел, должен понимать, что будущего у церкви нет... Но я им, конечно, не поверил! (смеется).

— Ваша юность пришлась на хрущевские времена, когда усилились гонения на церковь. Ваше тогдашнее окружение способствовало укреплению в вас веры?

— В то время я пел в хоре собора Свято-Духова монастыря, там возле меня были талантливые, высокообразованные артисты из оперного театра, филармонии, очень интеллигентные люди, и я понимал, что религиозные идеалы дороги не только моей маме, но и таким людям. И что они столь же самоотверженно готовы их отстаивать. Мы вместе пережили губительную для церкви хрущевскую так называемую «оттепель», ведь достаточно сказать, что большая часть разрушенных православных храмов пришлось на эту пору — в сталинское правление отношение к церкви было более лояльно. Ведь, как известно, Никита Сергеевич обещал, что в конце 80-х годов «покажет последнего попа». Я помню, как наместник монастыря приказал наших хористов во время службы загородить двумя огромными иконами — там, где пели альты и басы, сопрано и тенора, чтобы их не увидели, во избежание даже им лишиться работы по светской линии.

Под влиянием своего артистического окружения, я после 8 класса поступил в Вильнюсское музыкальное училище, на хоро-дирижерское отделение. Там студенчество было аполитично, было много некомсомольцев, и я вновь попал в среду, где на меня не давили по поводу религиозных убеждений. Я вообще считаю, что именно антирелигиозная политика советской власти была самым крупным просчетом тогдашнего режима, тогда ведь много было и хорошего: в том числе возможность для молодежи бесплатно учиться, определиться с профессией, словом, утверждаться в жизни!

Позже я поступил в семинарию в Жировицах (Белоруссия), и уже оттуда меня забрали в армию. Служил в артиллерии, меня предупредили, чтобы я не занимался религиозной пропагандой среди сослуживцев, хотя моя «пропаганда» ограничивалась лишь тем, что я крестился под одеялом на ночь глядя. Но во время атеистического какого-то диспута меня вывели перед строем — дескать, вот этот парень верующий, в семинарии учился и т.д.... Именно в те годы было жестокое наступление со стороны властей на духовное образование. Но давление было лишь со стороны партийных органов, формально, среди сверстников моих никакого предубеждения ко мне из-за веры не было, потому что и в школе, и в армии я был — как все, у меня были дружеские отношения с ровесниками, я ничем не выделялся.

После армии я не смог вернуться в семинарию, потому это образовательное заведение РПЦ перестало функционировать. При Хрущеве все провинциальные семинарии закрыли, оставались только в Москве, Ленинграде и Киеве.

Наша справка: к осени 1964 г. количество учащихся духовных школ по сравнению с 1958 г. сократилось более чем вдвое — в 3 семинариях и 2 академиях числилось всего лишь 411 человек. Архиереи вынуждены были рукополагать лиц не только без духовного образования, но часто просто малограмотных. С конца 1950-х гг. начала осуществляться целенаправленная кадровая политика по качественному изменению состава духовенства, так как власти опасались всесторонне подготовленных священнослужителей. (Из книги «Духовное образование в России периода „хрущевских гонений“»).

— В 60-ые годы те, кто смог поступить в семинарию, исчислялись единицами: партийные органы всячески этому препятствовали. Какие обстоятельства, или люди помогли вам получить духовное образование?

— Я поступил в Московскую семинарию с огромным трудом, именно потому, что очень много препятствий создавали власти абитуриентам, все удалось преодолеть исключительно благодаря бывшему ректору Жировицкой (Минской) семинарии, архиепископу Минскому и Белорусскому Антонию, он дал мне хорошую характеристику и рекомендации. Это мой крестный отец в духовном становлении.

Владыка, вы получили духовное образование в лучших учебных заведениях РПЦ — в Московской семинарии, затем в академии, а как формировались ваши светские культурные предпочтения? Читаете ли вы светскую литературу, как относитесь к театру?

Когда я поступил в Московскую семинарию, я понял, что это моя стихия, что я попал туда, где мое призвание. У нас были великолепные программы, мы получали знания не только богословского направления, но и общепросветительского характера. Мы изучали и творчество светских писателей, художников, музыкантов, для нас были организованы выезды целым автобусом в Большой театр, а также на концерты симфонической музыки. Я и сейчас люблю бывать на таких концертах, но за неимением времени это, к сожалению, получается редко. Так, в театре я последний раз был лет пять назад, это было в Вильнюсе, кажется, я смотрел Островского в тамошнем русском театре.

К сожалению, современный театр мне не импонирует: он делает ставку на внешнее, не уделяя внимания внутреннему миру человека, как это было характерно для классической русской сцены и вообще русской культуры. Показать душу человека стремились Комиссаржевская, Яблочкина, глубины душевные исследовали Достоевский и Тургенев — мои любимые писатели. В семинарии, я помню, очень увлекся Тургеневым: один наш профессор, преподаватель словесности, сказал нам такую фразу: «Лучший из всех прозаиков по-настоящему есть только Иван Сергеевич Тургенев». Из писателей-орловцев очень ценю писателя Бориса Зайцева.

— Вы назначены на Орловскую кафедру ровно три месяца назад. Каковы ваши первые впечатления от знакомства с орловской паствой?

— Я испытал чувство душевного удовлетворения от того, что я увидел, от того, как меня встречали, как приняли — это меня утвердило в мысли о нормальной, благополучной обстановке в епархии. Я уже по глазам понял, что народ благочестив, что любит посещать храмы, ведь это видно, когда я веду службу. Словом, первые впечатления самые приятные.

— Вы уже определили для себя конкретные ближайшие цели в епархии?

— Как глава епархии, как архипастырь я должен решать ряд совершенно определенных задач: это строительство храмов, освящение храмов, взаимодействие с органами государственной власти, общественностью; словом, должен способствовать возвращению наших традиционных национальных духовно-нравственных ценностей — я считаю это государственной важности делом. Что касается конкретных планов, то, конечно, главнейшая из задач — строительство кафедрального собора. Я встречался с губернатором, мы с Александром Петровичем нашли в этом вопросе взаимопонимание. Необходимость возрождения Петропавловского собора, уничтоженного в прошлом, диктуется тем, что таким образом мы можем принести всенародное покаяние, молить Бога, чтобы он простил тем, кто взрывал соборы. Это необходимо для того, чтобы произошло обновление России изнутри, состоялось возвращение к тем духовно-нравственным основам, которые были поруганы. Это не просто восстановление собора, это исцеление душ людских. Это наша молитва за живых, а также и за мертвых — тех, кто когда-то посягнул на самое важное и нужное в жизни, потому что духовность, нравственность суть первооснова жизни, остальное все приложится.

— Мы говорим с вами накануне Рождества, что для вас этот праздник?

— Всегда в семье у нас с большим вниманием относились к тем богослужениям, которые совершаются на Рождество, с волнением и трепетом мы приходили на праздничную службу, причащались — дети, родители, это был весьма значимый праздник для всех, кто по убеждению как бы внутренне обновляются в эти дни. Ведь Рождество — это возрождение душ, а для духовного человека это очень важно. Это великое значение праздника Рождества Христова, преподнесенное мне в простой крестьянской русской семье, оказалось самым правильным, и то, чему я научился потом в академии и во всю мою дальнейшую жизнь, лишь подтвердило истинность такого понимания Рождества.

— Вы много лет провели за границей, на Западе праздник Рождества никогда не запрещали, и, кажется, там он празднуется как-то пышнее?

— Это правда, на Западе в рождественские дни повсюду мероприятия: в школах детские праздники, в лучших залах концерты... И я всегда завидовал, как легко, беспрепятственно можно праздновать Рождество, ведь у нас в то время (70-ые годы) об этом и думать было нельзя. Но со временем я понял: католическое и протестантское празднование Рождества отличается от нашего тем, что следует чисто внешним формам, которые мало что дают внутреннему миру человека, у них нет понимания духовной важности этого праздника. На Западе в эти дни то и дело слышишь: «Санта Клаус, Санта Клаус...», а что под этим понимается, не задумываются. О Христе и слова нет. Просто какое-то забвение подлинного значения Рождества, призванного души обновлять, возрождать. В огромных и вместительных помещениях говорят проповеди, но там они носят совершенно светский характер, не имея духовного содержания. Это бросается в глаза. Так, к примеру, в проповедях они позволяют себе юмор по отношению к Библии, к Евангелию, совершенно не понимая того, ради чего нам это дано, ведь задача священника приобщать людей к духовным истинам, открывая подлинный смысл Писания, а не поверхностно-бытовой. Я это видел, я помню рождественские дни в Женеве, толпы молодежи... Там, где не было периода безбожия, как это было у нас, Новый год, как и их Рождество Христово, носит светский характер. Словом, Новый год и Рождество Христово не адекватны друг другу, а наобот, противоположны. Подлинное Рождество — это сила духа, освящающая человека благодать Христа Спасителя. Рождество Христово в России, и вообще в Православии, — это трепетно-священное отношение к празднику, обновляющая души для вечной жизни.

— Накануне праздника Рождества Христова, Владыко, что бы вы хотели пожелать нашим читателям?

— Я хотел бы пожелать орловцам, чтобы в течение всех праздничных дней им сопутствовали ликование и радость, духовно—торжественное ощущение Рождества Христова за богослужениями, о чём воспевает Святая Церковь: «Радуйся, вся земле, се Христос приближается, в Вифлееме раждаяйся: море, возвеселися: пророческий сонм, взыграй, сбытие зря днесь твоих словес, и вси радуйтеся, праведнии». Я желаю орловцам, чтобы праздник прошел молитвенно, с осознанием его духовно-нравственного значения. Это значение открывается в православных церковных службах: в тропаре, например, предпразднества раскрывается общий догматический смысл праздника, говорится о Христе как о «Древе Жизни», которое Бог насаждает на земле, «от него же ядше, живы будем»; а последние слова тропаря сочельника «Христос раждается прежде падший воскресити образ» выражают во всей полноте духовный смысл праздника.

Еще одна моя мечта: в Красноярске на моих богослужениях всегда пели дети, и я хочу, чтобы и в Орле был у нас создан детский хор в епархии. Для этого есть все возможности — и в воскресных школах, и в гимназии такие хоры существуют по отдельности, пора организовать сводный детский хор. Не обязательно, чтобы детский хор исполнял только церковный репертуар, существуют ведь красивые детские светские песни — жизнеутверждающие, светлые, а также народные — русские, украинские, казачьи песни, преисполненные глубочайшего смысла и содержания, надо дорожить этим наследием и развивать его дальше. ...Планов много, и я думаю, с помощью Божьей, мне удастся совместно с моей орловской паствой осуществить их во имя блага нашей области.

Главному редактору, всем сотрудникам, читателям «Орловской правды», жителям нашего центрального региона России — мое архипастырское Благословение!

Беседовала Татьяна Павлова

«Орловская правда». — 2012, 5 января. № 1.

2845